Андрей Александрович Конопляник 1 марта этого года был назначен на должность заместителя Генерального Секретаря Секретариата Энергетической Хартии. Энергетическая Хартия - это международная организация, объединяющая 51  страну мира, в том числе все государства Европы, СНГ (включая Россию), ряд азиатских стран. 11 государств Азии, Северной Африки, Северной и Южной Америки, ряд международных и региональных организаций  являются наблюдателями в Энергетической Хартии. Такое назначение получить непросто, для этого нужно быть признанным профессионалом в своей области. В том, что Андрей Александрович профессионал своего дела, сомнений не возникает. 
В соответствии со своей новой должностью Андрей Александрович живет и работает в Брюсселе, где находится штаб-квартира этой крупной международной организации. В Москву он приехал всего на несколько дней, и нам посчастливилось взять у него интервью.

@: Андрей Александрович, по традиции интервью в рубрике "Школа жизни" мы начинаем вопросом о детстве и о семье. Когда Вы родились и кто Ваши родители?
А.К.: Я родился в 1953 г. Москве, в семье педагогов. С родителями мне сильно повезло. Моя мама долгое время, вплоть до выхода на пенсию, была доцентом на кафедре экономики и организации энергетики в Московском инженерно-экономическом институте (сейчас Государственный университет управления - ГУУ) им. Серго Орджоникидзе, читала курс "Экономика энергетики".. Поэтому можно сказать, что я экономист-энергетик во втором поколении. В моей профессиональной ориентации, в выборе профессии сработало, видимо, то, что я называю "эффектом огурца" - берется свежий огурец, помещается в банку с рассолом, и независимо от того, хочет того огурец или не хочет, он превращается сначала в малосольный, а потом и в соленый. Со мной, по-видимому, произошло то же самое. В нашей семье бывало достаточно много людей (друзей и коллег моих родителей) - первоклассных специалистов в различных областях энергоэкономической науки. Многие из них заканчивали энергофак инженерно-экономического института или его аспирантуру. Естественно, после школы, когда стал вопрос, куда нести документы на поступление, все решилось как-то само собой - отнес их на тот же энергетический факультет того же инженерно-экономического института.
Мой папа был преподавателем математики. Он был человеком, который сделал себя сам. Папа был из белорусских крестьян. В 14 лет он ушел из дома, потому что очень хотел получить образование. Он всегда делал то, что сам считал нужным. Для того, чтобы получить образование, он был вынужден записаться в колхоз, потому что иначе направление на учебу не давали. Он закончил Ленинградский педагогический институт имени Герцена, а потом началась Великая отечественная война. Его направили на офицерские курсы, а потом - в зенитную артиллерию командиром огневого взвода. Им сильно повезло - они простояли всю войну под Москвой и остались живы. Здесь он познакомился с моей мамой, которая была на их батарее командиром отделения дальномерщиков. Знакомство их было небеспроблемным - моя мама была дочерью "врага народа", поэтому папин партийный кандидатский стаж продолжался не один год (как было положено по Уставу партии), а два. После войны они поженились. В 1953 году появился я. Потом отец преподавал математику - был учителем, завучем, директором школы. Папа умер этой весной, не дожив года до своего девяностолетия.

@: Этот самый "эффект огурца", о котором Вы говорили - в чем он проявился, кроме выбора вашей будущей профессии?
А.К.: Мне всегда сильно везло на среду общения: в семье, с друзьями, в школе, в институте, на работе. Без этой среды, думаю, не было бы меня сегодняшнего, в том числе по системе жизненных ценностей.
Естественно, моя семья на многое повлияла на самом ответственном, начальном этапе жизненного пути, когда многие привычки родителей перенимаются их детьми бессознательно. У моих родителей была привычка всегда делать свое дело хорошо. Мама мне говорила, что профессионал отличается от непрофессионала тем, что профессионал не может делать свою работу плохо. При этом мама считает, что не бывает неинтересной работы - дело в котором ты хорошо разбираешься (являешься профессионалом) не может, по ее мнению, быть неинтересным.
Правда, сейчас мама полагает, что я достаточно высоко задираю свою планку, набираю гораздо большее количество дел, чем можно выполнить. Однако, на мой взгляд, если у меня есть больший объем дел, значит я просто более эффективно, более энергично организую свое время для того, чтобы можно было по максимуму все их выполнить. В итоге удается сделать больше, чем если бы набирал дела в "щадящем" режиме. Но качественную планку ниже определенного уровня опускать нельзя, если ты хочешь, чтобы к тебе относились, как к профессионалу. Человек долго зарабатывает себе репутацию, на это уходит достаточно долгое время, иногда полжизни, иногда целая жизнь, но теряется эта профессиональная репутация враз, из-за одной некачественно выполненной работы.
Школа. Папа не стал брать меня в свою школу, директором которой он в то время работал - чтобы ко мне не было предвзятого отношения как к директорскому сыну. В то время начали создаваться спецшколы с углубленным изучением иностранных языков, в одну из которых он меня и определил. Нам повезло с учителями. Они дали нам сильную подготовку по всем предметам - достаточно сказать, что из 34 человек моего выпускного класса в ВУЗы поступило 32.

@: Итак, Вы поступили в Инженерно-экономический институт, проучились там, что дальше?
А.К.: Я окончил институт в 1975 г., стал инженером-экономистом по специальности экономика и организации энергетики. Меня рекомендовали в аспирантуру. Я пошел к Евгению Оскаровичу Штейнгаузу. Он преподавал у нас с третьего курса экономику топливных отраслей энергетики, и мне нравилось то, что он читал и как он читал. Он не надиктовывал тексты своих лекций, в его лекциях вообще было мало текста. Он "питал" нас систематизированным цифровым материалом. С его точки зрения, хорошая экономическая работа - это 90% цифр (графиков, таблиц, диаграмм) и 10% - выводы. Цифры говорят сами за себя - хороший экономист всегда из цифрового материала вытащит ответы на интересующие его вопросы. Я эту точку зрения разделяю.
Штейнгауз порекомендовал мне не идти проторенной дорогой и вместо продолжения исследования американской энергетики, по которой написано достаточно много работ (мой дипломный проект был посвящен сопоставительному анализу топливно-энергетических балансов СССР и США), заняться неразработанной пока темой нефти Северного моря - оценкой экономики ее добычи и ее ролью в энергетическом балансе Западной Европы, где эта нефть составила бы очевидную конкуренцию нефти советской.
В течение 3 лет, которые Штейнгауз был у меня научным руководителем (он в это время был уже глубоко больным человеком и я был у него последним аспирантом), раз в неделю я приезжал к нему к 8 часам утра, и мы сидели с ним иногда до обеда, иногда до вечера и беседы наши были не только о диссертации и о нефти Северного моря или о нефти вообще, но зачастую о гораздо более широких материях. Все эти три года Евгений Оскарович по сути передавал мне систему своих жизненных ценностей. Он умер за две недели до предзащиты моей диссертации. Жизненная школа, которую я получил в беседах со Штейнгаузом, на мой взгляд, была для меня не менее важной, чем формальное высшее образование.
Я очень жалею, что они не написали с моей мамой, как хотели, учебник по экономике энергетики. Я убежден, это была бы классная книга.
Именно Евгений Оскарович порекомендовал мне пойти в Институт Мировой экономики и Международных отношений (ИМЭМО) Академии Наук СССР. Я пришел туда на собеседование и меня приняли. Я проработал в ИМЭМО 11 лет, с 1979 по 1990-й год. В этом мне еще раз  повезло. Это был один из немногих институтов, который занимался исследованием международной экономики для того, чтобы говорить правду. Потому что потребителем нашей продукции был либо ЦК КПСС, либо Совмин. К сожалению, знание того, что творилось на западе, зачастую использовалось не для того чтобы это применить сразу на практике.
Я попал изначально туда, где, находясь в условиях Советского Союза времен застоя, мы имели возможность узнать, как работает западная экономика, и это пригодилось нам потом, когда в 90-е годы немалая часть специалистов ИМЭМО оказалась востребована российским правительством или околоправительственными организациями. Концентрация высокопрофессиональных (и, что немаловажно, высокоинтеллигентных) специалистов в ИМЭМО была настолько велика, это был такой "концентрированный бульон", что вариться в нем было и полезно, и приятно. ИМЭМО в профессиональном плане, по моему мнению, дал мне гораздо больше, чем то формальное образование, которое я получил в учебном институте.
Когда в 1990 г. меня пригласили на работу в Госплан, я уходил из ИМЭМО с той же должности, на которую пришел туда за 11 лет до того - с должности научного сотрудника. Поэтому можно не без оснований подумать, что эти 11 лет работы в ИМЭМО я стоял на месте - не было никакого карьерного роста. Более того, в 1986г. у нас поменяли руководителя отдела, и из-за конфликта с новым руководителем меня перевели в информационный отдел - это было катастрофическое понижение. А конфликт был из-за того, что новое руководство попросило меня за 3 дня сделать работу, которую, с моей точки зрения, качественно за 3 дня было сделать невозможно. Я сделал эту работу за две недели, но новому руководству отдела в это время она была уже не нужна. Однако именно это исследование (системный анализ экономико-правовых форм взаимоотношений иностранных компаний и принимающих государств в мировой нефтегазовой промышленности), когда я его доработал и опубликовал, оказалось первой публикацией такого рода в СССР, привлекло внимание специалистов, и, можно сказать, послужило одним из оснований для приглашения меня на работу в Госплан, а потом и в Минтопэнерго России.
Стоит отметить, что в своей профессиональной деятельности я всегда старался и стараюсь "одной ногой" оставаться в энергетике - то есть в той сфере, в которой, как полагаю, разбираюсь профессионально. Но для более убедительной аргументации своих взглядов приходилось использовать не только инженерно-экономические знания, но и расширять свой кругозор в сферу макроэкономики, права, финансов, политики и т.д. Это можно было делать только за счет самообразования. "Питательная среда" ИМЭМО тому весьма способствовала. За время работы в ИМЭМО я сильно перелопатил мировую энергетику с точки зрения статистики, эконометрики, литературы и пр., что укрепило фундамент знаний. Так что годы работы в ИМЭМО - это был качественный рост, рост вглубь.

@: Потом Вы работали в Госплане. А как Вы попали в Министерство энергетики?
А.К.: В Госплане я занимался экономико-правовыми механизмами взаимодействия принимающего государства с иностранными инвесторами, активно привлекался к экспертизам инвестиционных нефтегазовых проектов.
Кстати, именно в Госплане я оказался причастен к работе, связанной с Энергетической Хартией. Сначала писал аналитические записки по этой теме, потом был назначен заместителем руководителя союзной делегации на переговорах по подготовке юридически обязательного Договора к Энергетической Хартии.
В 1991 году мы работали над проектом освоения месторождения Тенгиз (территория сегодняшнего Казахстана). Я оказался включен в экспертизу Госплана, где познакомился с А.А.Арбатовым (который сегодня является Исполнительным директором созданного мной впоследствии Фонда ЭНИПиПФ), будущим и.о. Премьера российского правительства Е.Т. Гайдаром, будущим министром топлива и энергетики России В.М.Лопухиным. Проект уникальный, очень сложный. У нас было много разногласий и с отечественными нефтяниками, и с иностранными участниками формировавшегося совместного предприятия. Ряд западных участников проекта пытались сыграть на том, что такие инвестиционные контракты только начинали входить в хозяйственную практику в нашей стране - первоначальные варианты соглашения (его экспертиза была зоной моей ответственности) не отражали баланса интересов сторон, изобиловали подводными камнями, чреватыми для нашей страны огромной упущенной выгодой.
Видимо, делал эту работу достаточно профессионально. И в 1991г., когда формировалось первое российское "реформаторское" правительство, меня пригласили заместителем Министра топлива и энергетики по внешнеэкономическим связям и иностранным инвестициям. Министром энергетики тогда был В.М.Лопухин. Помню, я очень долго колебался, сомневался - потяну ли... Было понятно, что любое реформаторское правительство - это правительство "камикадзе". Правительство, вынужденное осуществлять непопулярные меры, недолговечно по определению. На народную любовь ему рассчитывать не придется, поскольку именно на долю этого - первого - правительства придется наиболее болезненная задача начала врачевания запущенных за многие годы предыдущей властью экономических и политических болячек страны. Но в итоге меня убедили - ибо кто, если не мы, сделает (начнет делать) эту работу? Тем более, что в то время (и вплоть до середины 1992 года, когда стало ясно, что экономическую катастрофу, на пороге которой страна стояла осенью 1991 года, удалось предотвратить) очереди из желающих поработать в правительстве не наблюдалось...
Сейчас многие уважаемые мной люди говорят, что самая профессиональная команда была в Министерстве именно тогда, в начале 90-х. То есть это была наша команда. Мне это очень приятно слышать, потому что в то время приходилось, наоборот, выслушивать очень много нелестного в свой адрес в связи с тем,, чем приходилось заниматься. А приходилось заниматься прямыми иностранными инвестициями (отдельными инвестиционными проектами, в частности Сахалинскими, в Тиман-Печоре), отношениями с международными финансовыми институтами (Всемирным Банком, Европейским Банком Реконструкции и Развития, американским Эксимбанком - формированием их кредитных линий для российской нефтегазовой отрасли), вопросами, связанными с формированием правовой среды для инвестиций (недропользовательское, инвестиционное, налоговое законодательство). Построение открытой конкурентной экономики многим было не по нраву. Упреки в "распродаже Родины" были достаточно частым явлением. Помню, даже донос на нас написали, в котором я и ряд моих коллег по Правительству были обозначены как "агенты американо-канадского углеводородного лобби". Потом, когда я уходил из Министерства, в тогдашней "Российской газете" появилась огромная статья под названием "Зря денег не дают", где говорилось, что г-н Конопляник в качестве действующего замминистра пропал, скрылся (намекалось, что с большим количеством денег), обнаружился работающим за рубежом в одной из инофирм. Пришлось судиться, отсудил, по крайней мере, то, что это неправда.
Я проработал в Министерстве полтора года. В течение этого времени возглавлял российскую делегацию на переговорах по подготовке Договора к Энергетической Хартии. Однако до моего назначения заместителем Генсека Энергетической Хартии я оставался Советником Министерства энергетики и Министерства экономики, консультантом ряда комитетов Государственной Думы.

@: Почему Вы ушли из Министерства энергетики? Вы ведь ушли по своей воле.
А.К.: 30 мая 1992 года Президентом был уволен Лопухин. Вице-Премьером, курирующим топливно-энергетический комплекс, был назначен В.С.Черномырдин. Однако фактическим исполняющим обязанности Министра еще почти год оставался первый зам. Лопухина Э.В.Грушевенко (к сожалению, несколько дней назад мы похоронили Эдуарда Вячеславовича - он был самым старшим в нашей команде, часто прикрывал нас, "рядовых" замов, давая возможность делать дело; видимо, оттого, что ему часто приходилось "принимать огонь на себя", его сердце не выдержало). Весной 1993 года новым министром стал Ю.К.Шафраник - человек с другими взглядами, с другой системой жизненных ценностей. Министр, безусловно, имеет право подбирать команду под себя. У меня была альтернатива: либо менять свою точку зрения и оставаться в Министерстве, либо остаться при своих взглядах вне Министерства (отчасти повторилась ситуация ИМЭМО образца 1986 году).
И я ушел в докторантуру ГУУ завершать работу над докторской диссертацией, которую защитил через полтора года. Темой докторской стал "Комплексный подход к привлечению иностранных инвестиций в российскую энергетику".

@: А что было дальше?
А.К.: Когда я ушел из Министерства, Гайдар на короткое время стал первым вице-премьером, я стал у него внештатным советником по иностранным инвестициям. В это же время в Министерстве меня попросили возглавить рабочую группу по подготовке законодательной базы по соглашениям о разделе продукции (СРП), обеспечивающим привлечение крупномасштабных инвестиций на контрактной основе. К декабрю 1993 г. мы подготовили соответствующий Указ Президента, а в декабре 1995 г. был принят подготовленный нами закон "О соглашениях о разделе продукции", а затем и иные связанные с ним законодательные акты. 
После защиты докторской диссертации и принятия закона "О СРП" я ушел в 1996 г. во вновь создаваемый Российский Банк Реконструкции и Развития исполнительным директором - для формирования инвестиционной деятельности банка, который задумывался как институт с государственным участием для привлечения финансирования международных финансовых организаций в конкурентоспособные российские проекты. У меня была идея сделать банк тем инструментом, который мог бы организовывать финансирование капиталоемких крупномасштабных проектов СРП на базе созданного нами законодательства и тем самым создавать мощные позитивные эффекты для качественного экономического роста в стране и за пределами энергосырьевых отраслей (генерировать так называемые косвенные - в том числе сопряженные и мультипликативные - эффекты). Но тогда уже начинался расцвет ГКО, у частных российских акционеров, получивших контроль над банком, соответственно возникли совершенно другие интересы в отношении приоритетных направлений его деятельности. Я разработал бизнес-план развития инвестиционной деятельности банка в предлагавшемся мной направлении, но когда понял, что Совет директоров его рассматривать не собирается, а государственное участие в банке нужно акционерам только в качестве прикрытия спекуляций на рынке ГКО, ушел оттуда, понимая что банк рухнет на рынке ГКО, что потом и произошло.
В 1999г. я создал некоммерческую организацию Фонд развития энергетической и инвестиционной политики и проектного финансирования, где часть той команды, которая готовила законодательство о СРП, плюс мои студенты и аспиранты, продолжала работать с государством при подготовке законодательных актов в недропользовательской, инвестиционной, налоговой сфере, иных программных документов в области энергетики (например, мы написали соответствующие разделы "Энергетической стратегии России на период до 2020 г."), занималась консалтингом, сопровождала конкретные инвестиционные проекты, занималась научно-исследовательской деятельностью.

@: Теперь Вы оставили должность Президента Фонда и заняли пост Заместителя Генсека Энергетической Хартии. Вы представляете в этой организации Россию? И в двух словах - что такое Договор Энергетической Хартии?
А.К.: Нет, я не представляю там Россию. И я не был назначен на эту должность российским правительством. Чтобы занять эту должность, я прошел и выиграл открытый международный конкурс. Уже после этого российское правительство своей нотой выразило поддержку моей кандидатуры на этот пост. То есть моя должность подразумевает независимость в принятии решений.
Договор Энергетической Хартии создает единые правила игры в энергетической сфере 51 государства, подписавших и ратифицировавших его. Энергетика в ДЭХ понимается предельно широко - от разведки полезных ископаемых до конечного использования энергоносителей всех видов. ДЭХ охватывает сферу инвестиций, торговли, транзита энергетических материалов и продуктов, предлагает механизмы разрешения споров, и нацелен на построение открытого конкурентного рыночного пространства. Территория этого 51 государства плюс территория ряда стран-наблюдателей - это по сути территория формирующегося Евразийского энергетического рынка.
Договор Энергетической Хартии в энергетической отрасли - аналог ВТО в торговой, поскольку торговый раздел ДЭХ построен на принципах ВТО. Только ВТО охватывает более узкую сферу (торговлю) по более широкому кругу стран (более 140), а ДЭХ охватывает более широкую сферу (инвестиции, торговлю, транзит, и т.д.), но только в одной отрасли - энергетика - и по более узкому кругу стран (51).
Я отстаиваю в этой организации позиции, отражающие, в моем понимании, баланс интересов всех Договаривающихся Сторон (в этой связи я рад, что организацией оказались востребованы мои профессиональные знания), исходя, в том числе, из принципа неухудшения переговорных позиций отдельных стран. У меня есть сформировавшиеся представления о закономерностях развития энергетических рынков (которые я, в частности, развиваю с помощью своих студентов и аспирантов в рамках читавшегося мной в течение последних пяти лет в ГУУ спецкурса  по мировым энергетическим рынкам) и о направлениях формирования открытого конкурентного энергетического рынка в России. В этой связи у меня есть свои представления о том, что соответствует, а что не соответствует интересам России в энергетической сфере, причем не столько в сиюминутном, сколько в долгосрочном плане. Иногда эти мои представления расходятся с позицией того или иного ведомства или отдельной российской компании (например, Газпрома) по тому или иному вопросу, или даже российской делегации в целом. Тогда мы ведем дискуссии (иногда публичные - в ходе переговоров, иногда заочные - в прессе), в ходе которых стараемся убедить оппонентов в своей правоте или убедиться в собственной неправоте.
Россия подписала, но не ратифицировала ДЭХ. Основным оппонентом ратификации является Газпром - эта "естественная" монополия очевидно не заинтересована терять свое сегодняшнее монопольное положение на сегодняшнем монопольном российском рынке и перестраиваться на путь обеспечения эффективной работы завтрашнего реформированного Газпрома в рамках завтрашнего конкурентного рынка. Так что работы предстоит много.
Хартия при этом расширяется - как географически, так и по кругу проблем, требующих международно-правового разрешения (подготовки новых документов). К тому же мы начали новое направление деятельности - политическую дискуссию с делегациями о направлениях развития энергетических рынков, для того чтобы наша деятельность носила упреждающий, а не догоняющий характер.

@: У нас есть традиционный вопрос. Что бы Вы посоветовали молодежи? Чему нужно следовать?
А.К.: Я считаю, что не нужно бояться плыть против течения. В долгосрочной перспективе кроме пользы это ничего не приносит. Я многое в своей профессиональной деятельности сделал не благодаря, а вопреки. Сопротивление среды дает возможность быстрей окрепнуть. Правда, зачастую это сопровождается набиванием шишек - об этом также нужно помнить (не все начальники любят самостоятельных подчиненных, принцип "не высовываться" еще достаточно живуч).
Никогда не надо жалеть о содеянном. Нужно двигаться вперед. По мере роста профессионализма вероятность того, что решение ошибочно, уменьшается. И если Вы уверены в своей правоте, нужно ее доказывать, невзирая на лица и авторитеты.
И еще: по моему мнению, избыточных знаний и умений не бывает. Говорят, что бывает избыточное свободное время. Вот это, думаю, неправильно - избыточного свободного времени, на мой взгляд, быть не должно (у меня, по крайней мере, его не бывает, как, впрочем, почти не бывает и просто свободного времени). Избыточное свободное время всегда можно посвятить приобретению тех же знаний и умений.

@: А такой спорный вопрос: где стоит жить и учиться - в России или за рубежом?
А.К.: Для того чтобы жить там, где хочется, надо быть экономически независимым. Чтобы стать экономически независимым, нужно быть профессионалом своего дела, востребованным в любой среде - российской или зарубежной, если вы хотите жить и работать за рубежом. Быстрее становитесь профессионалами. Только помните, чтобы стать "своим" в любой стране, надо там родиться.
В отношении места обучения я хотел бы привести пример своих дочерей. Старшая дочь сама выбрала себе высшее образование, она решила стать экологом. Она учится в Эколого-политологическом университете в Москве, и ей там очень нравится. После девятого класса средней школы (будучи приверженным определенным традициям, я отправил обеих моих дочерей учиться в ту же школу, которую в свое время заканчивал сам) она решила перейти в колледж при данном Университете, чтобы раньше начать специализироваться в выбранной профессии и выиграть при этом год. Младшая дочь продолжает учиться тоже в Москве. Через год (как и в случае со старшей) будем решать, где ей продолжать учебу. Я могу предоставить возможность своим детям учиться и за границей, но я не  уверен, что им это нужно (с точки зрения соотношения качества и цены  образования).
Быть "человеком мира" - это хорошее желание, однако полностью отрываться от страны, в которой ты вырос и сформировался, - это, на мой взгляд неправильно. Нельзя забывать, что за рубежом вы всегда останетесь чужаком. В этом отношении "любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам" - для меня не пустой звук…

@: Вернемся к свободному времени, которого как я понимаю, у Вас не много. Чем его все-таки занимаете?
А.К.: Свободного времени катастрофически не хватает. Однако имею привычку каждое утро плавать (обычная норма - полтора километра), благо в Брюсселе бассейн - через дорогу. В Москве, начиная с 1974 г., плавал сначала три, потом четыре раза в неделю (бассейн, по счастью, также был недалеко)  Плавание для меня - это своего рода допинг в хорошем смысле этого слова и хорошая зарядка энергией на целый день. Может быть потому что по знакам Зодиака я - "рыбный" Овен?
Одно время занимался музыкой, даже достаточно серьезно. Что касается музыкальных пристрастий - это Beatles, Queen, Pink Floyd. А так люблю всю хорошую музыку, независимо от стиля.
В кино, театр хожу с удовольствием, хотя и не очень часто. Одно время очень увлекался балетом - особенно балетом Большого театра времен Григоровича, Васильева, Максимовой, Лиепы. Очень люблю мюзиклы - как старые голливудские (особенно с Фредом Астером), так и современные.
Люблю читать, в основном об истории российской государственности, истории энергетических рынков, истории экономики. Знание истории дает возможность лучше понять настоящее и осознать перспективы дальнейшего развития.
Из отечественной ежедневной периодики читаю Коммерсантъ, Ведомости и Известия, из еженедельников - Коммерсантъ-Власть, Деньги, Эксперт (не все подряд, конечно), но воспринимаю их, как правило, не с точки зрения получения достоверной информации, а с точки зрения получения информации к размышлению - то есть нужно перепроверять и переосмысливать самому. И конечно специальную (отраслевую) периодику, для которой к тому же  достаточно регулярно пишу сам.
Тусовки ненавижу (выпить-закусить-поговорить по душам предпочитаю в узком кругу друзей в тесной домашней обстановке), хожу только при необходимости встретить сразу несколько людей, с которыми нужно переговорить по делам.
Люблю уезжать за город, наша российская глубинка доставляет мне совершенно колоссальное удовольствие. Общение с природой для меня, как кислородная подушка.
И, конечно, люблю проводить время со своими девочками.

@: И в заключение, какие у Вас планы?
А.К.: С Энергетической Хартией у меня контракт на 5 лет с возможностью продления. Буду делать то, что, как мне кажется, является верным с профессиональной точки зрения. На мой взгляд, позиция российской делегации на ведущихся сейчас переговорах по транзитному протоколу к ДЭХ по ряду вопросов не вполне отвечает интересам самой России. И наоборот, ряд позиций, поддерживаемых другими сторонами (например, ЕС), необоснованно ущемляют российские интересы. Я буду стараться и впредь продолжать синхронизировать международные и российские интересы.
По-видимому, буду продолжать преподавать. Я преподавал последние 5 лет на кафедре Менеджмент в международном топливно-энергетическом бизнесе в ГУУ. Однако сейчас, когда контракт с ГУУ у меня закончился, мне предложили перейти в Международный институт топливно-энергетического комплекса (МИТЭК) при МГИМО и создать там на базе подготовленного мной  спецкурса кафедру мировых энергетических рынков.
Кроме того, я пишу много статей, научных работ по своей профессиональной деятельности. А вообще-то стремлюсь не разбрасываться и заниматься своим делом. Получаю от своего дела большое удовольствие, чего и всем желаю.

Светлана Максимченко
01 Августа 2002 г.